Отрывки из романа ВЕТЕР

Купить Роман Ветер.

Роман - остросюжетное приключенческое повествование  в двух томах, яркая история о судьбе, любви, войне и мире.

Части названы именами городов, где разворачиваются ключевые события: Париж, Лондон, Дубай, Иркутск и Киев. Каждая часть - новый сюжет историй, общей длиной в двадцать лет.

Чать первая ПАРИЖ - 2009г (Фрагменты романа)

1. Встреча

 

Поразительными сюрпризами балует нас жизнь, сталкивая с забытым прошлым или с бывшими друзьями. Часто их истории, скрываемые долгие годы, выплёскиваются наружу, обдавая жаром приключений или холодом ужаса.

 Увлекаемая весенним настроением, я вышла пройтись по шумевшей многоголосой толпой набережной Сены.  Ветер колыхал в воздухе речную сырость, разбавляя её сладковатым запахом цветущей магнолии. Сегодня меня не отпускало предчувствие мчавшейся  навстречу тайны и хотелось погасить его в  уединении.

            Каменные химеры с высоты стен собора Парижской Богоматери взирали на меня с надменной гримасой. Я не спеша вошла в храм и, присев на скамью, тут же уплыла в потоке возвышенности и покоя.

В мои спокойные мысли ворвался стук каблучков. Я краем глаза заметила изящную, со вкусом одетую женщину, она опустилась на скамью рядом. Сквозь гулкое пение органа прошелестел её голос: «И прости нам прегрешения наши, как мы прощаем должникам нашим…»

Русская речь слышна в Париже повсюду. Я чуть повернула голову, чтобы лучше разглядеть соседку. Молодая светловолосая женщина склонившись шептала молитву. Она вдруг резко  скользнула по моему лицу проницательным взглядом.

Горячая волна туго перехватила моё дыхание, и в голове мгновенно прозвучал голос школьной учительницы рисования: «Рисовать с натуры сложно, а по памяти ещё труднее. Вот ты, Таня, посмотри внимательно на свою подругу Катю и попробуй её нарисовать». Я тогда подвела к окну хрупкую девочку и в тусклых лучах  сибирского солнца долго разглядывала задумчивое бледное лицо, обрамлённое тёмно-русыми завитками: нежная кожа, пухлые губы, нахмуренные тёмные брови вразлёт и глаза... сверкающие, серо-голубые, как байкальская вода.

Под куполом торжественно вздохнули затихающие аккорды органа. Я выпрямилась, сдерживая дрожь изумления, и горячо шепнула:

– Катька?! Семёнова?

            «Неужели она? – промелькнуло у меня в голове – Конечно! Это её, всё тот же полный загадочного притяжения взгляд».

            Я живо вспомнила, как штормило от сплетен наш провинциальный городок, когда, после трагедии в охотничьем домике, Катя внезапно исчезла, а разговоры о случившемся, пронизанные тёмными догадками, не стихали ещё несколько лет. 

Блондинка явно меня узнала. Она передёрнула плечами, будто стряхивая смятение, затем внимательно осмотрелась. Собор, всегда полный туристов, был величаво просторен – лишь небольшие группы посетителей, занятых изучением витражей. Женщина кивнула мне в сторону двери, и мы вышли из собора на площадь Парви.

Я взяла её за руку, почувствовав крепкие пальцы, привыкшие к охотничьему ружью. Тёплая ладонь слилась с моей, прохладной от волнения:

–  Помнишь? Мы учились в одном классе… в Усолье и дружили. Ты ведь Катя Семёнова? Как ты оказалась в Париже? Мы тебя давно считали  пропавшей после того... – я запнулась, стараясь выбрать уместное «после того случая» или «после убийства» – мой шёпот обрывался уличным гулом – Сколько же лет прошло? Однако, больше десяти...

Лицо одноклассницы мягко светлело, и разделявшие нас годы тонули в щебетании французской столицы.

– Я вот... приехала встретиться с... – она помедлила.

–  Да где ж ты теперь? Откуда приехала?

– Издалека.

5. Коля

– О! Катюха! Какими судьбами?

Коля с широкой улыбкой открыл дверь.

– А Неля-то в Новосибирске! Ну я найду, чем тебя угостить. Проходи.

– Я вот приехала в институт зайти, посмотреть что и как, –  пролепетала Катя, входя в тесную прихожую.

Окунаясь в обстановку жизни своего любимого, она оглядывала двухкомнатную хрущёвку. Всё здесь ей казалось праздничным, освящённым его прикосновениями. И скромный коричневый диван, и торшер, и полки с книгами, и в беспорядке лежащие образцы минералов. В коридоре, снимая пальто, Катя взяла с вешалки Колин шарф и прижала его к лицу, до головокружения упиваясь волнующим запахом.

Они накрыли стол вдвоём так естественно болтая и расставляя посуду. Катя не могла избавиться от навязчивой мысли, как было бы здорово вот так видеться с ним каждый вечер, окунаясь в тёплое счастье, говорить, просто чувствовать его рядом. Поставив на стол привезённые таёжные соленья, Катя открыла плоскую бутылку.

– А это что?

Коля раскладывал еду по тарелкам.

– Это? – Катька замялась. – Да... баба Стёпа настойку приготовила. Зимой она хороша. Попробуй вот.

Она налила полный стакан, и Коля выпил, похвалив удивительный вкус.

Засиделись допоздна. Николай рассказывал весёлые истории о прошлой студенческой жизни. А внутри у Кати вибрировал томный звук, похожий на протяжный гул, который она девочкой услышала в тайге. Тогда, вздрогнув от трубного пения сохатого, юная охотница с удивлением взглянула на отца. «Это он самку зовёт. Тоскует. Гон у них…» – кивнул Григорий.

– Я тебе в спальне постелю, а сам тут, в зале.

Коля разложил диван и пожелал спокойной ночи.

Катька разделась, ощупывая своё пылающее тело и шепча, как в бреду: «Забыть, забыть! Он со мной как с ребёнком! А ведь всего на шесть лет старше. Вырвать его надо из сердца, как колючий сорняк!»

Она долго смотрела в темноту. Часы на стене показали полночь. Терзаемая и желанием, и страхом, она решительно встала: «Уеду! Прямо сейчас уйду. Вокзал тут рядом. Первая электричка в два ночи. Не могу больше терпеть. Только вот гляну на него одним глазком на прощанье». Катя накинула халат и тихо прошла в комнату.

Слушая ровное дыхание любимого, она присела рядом и долго глядела в полумраке на его лицо. Неожиданно Колины ресницы дрогнули, и он, сонно приподнявшись, уронил руку на её колени. Растерянная, оцепеневшая, Катя следила за этими движениями, молча гладя его жёсткие волосы.

– Катюша… –  он прижался ближе, увлекая её на постель.

Вьюга ледяными пальцами стучала в окно, уличный фонарь, скрипя, моргал тревожным мерцанием. Под эту музыку ночи душа «таёжной царевны» вырывалась из груди и возвращалась в новое, повзрослевшее тело. Так Катя, привыкшая видеть дикое, лишь телесное, а порой грубое, совокупление животных, впервые встретилась с человеческой страстью.

Колёса электрички глухо стучали по замёрзшим рельсам. Катя через подёрнутое инеем окно вглядывалась в проплывающие пейзажи. Она, упиваясь сладким страданием, видела в морозных искрах весь минувший день: утреннее пробуждение рядом с любимым, его смятение, бесконечные извинения и терзания укорами совести, когда он, пряча глаза, скомкал испачканную простыню; их прощание на вокзале, оборванное торопливым поцелуем и робким объяснением.

– Прости, Катенька. Не знаю, что на меня нашло. Как не в себе был!

И её ответное:

– Не кори себя, Коля! Я тебя с первой минуты полюбила. Вины твоей нет, и тайна эта только наша. Никто не узнает.

Заколдованная бешень-травой ночь, жаркая, липкая, стонущая, теперь постоянно жила с Катей. И вместе с той ночью к ней пришло что-то новое. Чувство притупленного стыда и азарта, как у карманной воровки, впервые заполучившей чужое и желанное. И ещё – всезатмевающая любовь, от которой она уже не страдала, а наслаждалась как чем-то своим, естественным. Так любуются отражением в зеркале повзрослевшие девочки, восхищаясь мягкой выпуклостью линий тела, ранее плоского и угловатого и так они радуются своему превращению.

11. Лайма

В назначенный день Катя по разбитой дороге дошла до наряженного флагами здания ДОСААФ. На стенах клуба красовались плакаты с парашютистами и стрелками. Фотографии соревнований, концертов и армейских праздников пафосно блестали  гордостью за родную армию.

Катя нашла нужный кабинет и постучалась. Отозвался грубый голос: «Войдите». У окна стояла короткостриженная женщина, светловолосая и высокая. Тёмносерые брюки и рубашка из грубой ткани ладно сидели на её крепкой фигуре. Блондинка повелительно махнула:

– Проходи, садись.

– Я от майора Потапенко на счёт работы. Ну.., инструктора по стрельбе, – пробубнила Катька.

– Он мне говорил про тебя.

Уловив лёгкий акцент незнакомки, Катя пыталась угадать: «Полячка, что ли? Или из Прибалтики?»

– Зови меня Лайма, – она села за потёртый письменный стол и бросила на Катю резкий взгляд. Прямоугольные как бойницы, глубоко посаженные голубые глаза смотрели леденяще пристально. А металлический голос словно вырезал слова из стали.

 – Ростом ты маловата, но ничего... таким прятаться легче. Майор сказал, что ты из десятки десять выбиваешь и по бегущим мишеням тоже без промаха, –  Лайма разглядывала Катю и словно что-то обдумывала – Расскажи о себе.

Катя, иногда запинаясь, выложила свою короткую историю. Рассказала, как выросла без матери, охотилась с двенадцати лет, а в шестнадцать была уже настоящей хозяйкой тайги, работала в охотничьей артели наравне со взрослыми мужчинами. Соболя, оленя, сохатого – постреливала всё сибирское зверьё. Летом была в геологической экспедиции. Про свою любовь и дочку промолчала, закончив историю работой на почте и поступлением в Иркутский политех.

– Так-так, – вздохнула блондинка. – Ну а оптический прицел, наверное, не пробовала?

Катя покачала головой.

– Это ничего. Быстро привыкнешь, – Лайма повернулась на скрипучем стуле и наклонилась ближе. От неё пахло дорогими сигаретами и лаком для волос.

– Ты работу ищешь, ведь правда? Вот такая работа для тебя есть. В Чечню поедешь со мной в женское подразделение снайперов. Нас ещё называют «Белые колготки». Воюем мы на чеченской стороне. В основном девушки наши из Прибалтики, некоторые с Украины. Ну из России, конечно, тоже снайперши есть. Платят хорошо. Так ты нигде не заработаешь. Это наёмные войска.

Катя сначала окамела, потом вскрикнула, будто её обдали кипятком. Вскочив со стула, она метнулась к двери:

– Людей за деньги убивать?! Как вы можете мне такое говорить?!

Захлёбываясь словами, Катя вцепилась в ручку двери . Стараясь успокоить дыхание, она трожащим языком облизывала сухие губы.

Блондинка равнодушно следила за Катиной истерикой. В Лайме закипала гремучая смесь воли, решимости и бесцеремонности.

– Ты сядь, остынь... Дверь заперта. Вот сейчас-то серьёзный разговор и начнётся! – холодно отсекла она. – И слушай меня внимательно, Катя Семёнова!

Катя вздрогнула, услышав своё настоящее имя, на неё мгновенно обрушилось жуткое предчувствие, спазм перехватил горло и Катя опустилась на стул.

Лайма села рядом:

– Ну вот что, майор тут справки навёл по своим каналам. Паспорт у тебя чужой, а ты сама в розыске за убийство. При любом раскладе статейка лет на двадцать строгача тянет. Тебе сейчас двадцать два – когда отсидишь, если жива отстанешься... ещё не старухой будешь. – Лайма брезгливо усмехнулась. – Так что выбирай, девушка: на нары в тюрьму, откуда, может, и не выйдешь, или со мной на хорошие деньги. А через год можешь уехать куда хочешь. Дочку свою заберёшь, бабушку старую.

Катя похолодела: «Вот как! Они и про Арину со Степанидой вызнали!»

– А людей убивать привыкнешь. Это как на охоте. Двоих ты уже положила, а где два – там и двадцать, – сухо заключила Лайма. – Для тебя убить – просто на курок нажать. Если ты уже в пятнадцать, когда ровесницы твои над дохлыми котами слёзы проливали, оленю мозги вышибала, то тебе всё легко! О тех, что ты подстрелила, в рапорте  сказано «профессиональный выстрел из охотничьего ружья».

– Это случайно вышло. Не хотела я! – слабые рыдания дёрнули Катины плечи.

– Вся наша жизнь – случайность... Так вот не упусти теперь свой случай. Я такой шанс  называю «его величество случай». А те, в кого ты стрелять будешь, уже обречены. Война это. Не ты их... – так кто-то другой. И слёзы у нас не в почёте... Выбора у тебя нет. Сейчас тебе документы сделают, и едем, – Лайма, холодно наблюдая слезливое отчаяние девушки, упрямо сжала губы. – Да вот ещё. Хочу кое-что проверить.

Она вызвала помощника. Расторопный сержант мгновенно появился в открытой двери. Лайма кивнула:

– Пойдёшь с ним. Будь спокойна, тебе текст продиктуют. Пиши, ни на что внимания не обращай.

Катька последовала за сержантом по тусклому коридору. Её оставили в ярко освещённой комнате без окон. На столе лежали листы бумаги и ручка. Она надела выданные ей наушники и стала писать под диктовку. Это был обычный текст из какой-то книги. Время от времени ровный голос диктора прерывался треском, громкой музыкой, а иногда миганием света. Звуки то нарастали, то резко гасли. От неожиданности рука в первый момент дрогнула, но Катя продолжала писать.

Когда всё закончилось, сержант проводил её назад к Лайме. В комнате вкусно пахло горячим обедом, и «железная леди» раскладывала по тарелкам золотистые куски жареной курицы. Через некоторое время появился высокий мужчина с бумагами в руках и доложил:

– Нервная система и концентрация внимания в полном порядке.

– Я и не сомневалась, – бросила Лайма с усмешкой. – Это так, на всякий случай. Тест на пригодность. Сейчас хорошо пообедаем – дорога длинная.

Машина с водителем ждала у выхода.

– Ещё двоих надо забрать, – приказала Лайма.

Катя пыталась представить, кто же те двое.Такие же несчастные, как она, или сами решившие пойти на войну?

– Мне надо за вещами заехать.

– Ну это совсем не обязательно: всё тебе дадут. Хотя, как я знаю, тут недалеко. Можем и заехать. Скажешь хозяевам, что нашла работу в другой части, в Приозерске, и выезжать надо прямо сейчас. Да смотри без глупостей! А лучше я с тобой пойду.

Лайма накинула куртку.

Вадим Павлович недоверчиво глянул на крупную блондинку. Пройдя в комнату, она прошептала:

– А ну, покажи вещи. Что там у тебя? – глянув на незатейливое содержание рюкзака, развернула сложенные бумажные вырезки и вскинула на них удивлённый взгляд – Что это? Париж?

– Да, –  стиснув зубы, процедила Катя. – Я в детстве эти картинки вырезала. Все мечтала там побывать, французский учила.

– Будет тебе чеченский Париж, охотница! Собирайся! – резко бросила Лайма. – Все мы воюем под другими именами, так для тебя и придумывать не надо: назову тебя Пэрис.

Зыркнув в смеющиеся глаза Лаймы, Катя до боли сжала кулаки. Внутри у неё клокотало: «Хряснуть бы тебе по морде... Да вижу, в западне я, как зверьё в капкане».

Яростный  взгляд заставил Лайму вздрогнуть, она будто кожей почувствовала кипящую в её пленнице ненависть и торопливо направила Катю к двери.

Потёртый «жигуль» минут за сорок домчал их до Среднеохтинского и остановился возле четырёхэтажного дома послевоенной постройки.  На скамейке в небольшом скверике их ждали две крепкие, одетые по спортивному, женщины с дорожными сумками. Неуютность обстановки дополняла осенняя сырость и запах гнилой листвы. Налитое грязной мутью небо собиралось брызнуть дождём.

–  Нина и Люба, – сухо представила Лайма. Имена явно были «неродные». – А это наша новенькая, Пэрис.

Женщины натянуто улыбнулись. Вид у них был бывалый. Та, что называла себя Ниной, кареглазая рыжеволосая с веснушчатым скуластым лицом, язвительно заметила:

– Ничего так, красивенькая эта... Перец.

Она сладко причмокнула. Люба с ледяными серыми глазами на бледном утомлённом лице и копной светлых кудрей, смотрела равнодушно и устало, как заезженная лошадь. Одежда, вызывающе неряшливая, обломанные ногти и сальные волосы, словно подчёркивали её протест против всех радостей жизни.

 Женщины затянулись сигаретами и захихикали.

– Что-то весело очень, – буркнула Лайма. – Курнули чего лишнего? А ну, быстро в машину!

Все притихли. За окнами «жигулёнка» проплывали новые и старые дома Питера. Машина мчалась  через Неву. Замелькали указатели, направляя по Московскому шоссе в сторону аэропорта. Катя размышляла, как они попадут на ту войну. Будто угадав её мысли, Лайма пояснила:

– До войны ещё несколько дней. Сейчас мы летим в Грузию. Рейс до Тбилиси. Документы в порядке – группа спортсменок. На соревнование едем. Оттуда нас переправят куда следует.

Часть вторая ЛОНДОН - 2011 год.

1. Лабиринт

Сквозь мутное оконное стекло струилась непривычно яркая синева лондонского неба. Будто царевна Несмеяна очнулась от печали побаловать придворных милой улыбкой. Прозрачные облака мягко цеплялись за крыши, а мерцающие лучи веселили угрюмые стены. Между этими стенами делового квартала Кэнэри-Уорф метался отдалённый шум великого города.

Из всех измерений, будь то высота или ширина, Руслана сейчас занимала лишь одна мера: долгота. Долгота дней и ночей, проведённых в сумеречной зоне. Там сквозь залепленное серостью небытие лишь иногда пробивались цветы растворяющихся снов.

Опять и опять перед Русланом мелькала картина дня, оборвавшегося на середине. Он входит в офис, его встречают сотрудники, слышится приглушённый звук их голосов, потом хруст оконного стекла, резкая короткая боль и... темнота, холодная глубокая темнота размером почти  год, 356 суток!

Отсчёт времени начался в клинике, когда Руслан очнулся, пытаясь пошевелиться. Ему радостно улыбалась женщина, красивая, ласковая, но чужая, и агукал весёлый малыш. Суставы, зажатые окаменевшими мышцами, долго не поддавались. Наконец дверь в новую жизнь со скрипом открылась. Проснулись и заржавевшие пружины рефлексов.

 По мнению специалистов место происшествия, где  случилась потеря памяти, может быть ключом к цепочке воспоминаний. Сначала, после выхода из комы, Руслана привозили сюда раз в месяц, а через год – каждое воскресенье. Он знал тут любую деталь. Теперь здесь размещался офис  авиакомпании грузовых перевозок. В рабочие дни кабинеты шумели снующими клерками. На стенах пестрели фото корпоративных тусовок и дней рождений, снимки беззубых улыбающихся младенцев и парочек в свадебных нарядах.

 Шаги Руслана, уже третий час бродившего по пустым комнатам, глухо отражались в высоких стенах. Болезнь изменила бывшего командира: исчезла кавказская пылкость, поубавилась стремительность, но внутренняя сила и твёрдость всё также жили в каждом его движении.

Мысли возвращались к историям, рассказанным братом и женщиной, назвавшей себя матерью его сына. Рассматривая фотографии, показанные братом,  Руслан узнал покойных родителей, родственников и однокурсников по московскому вузу. Снимков было мало. Война, говорили ему, война всё унесла...

Дырявые гнёзда памяти постепенно заполнялись, и он заново окунался в прошлое. Оно казалось запутанными. Война, приезд в Лондон, компания по торговле медицинским оборудованием. Деловая встреча... Эксперты установили: снайпер выстрелил в Руслана из здания напротив. Возможно, конкуренты решили  от него избавиться. Конкуренты ли?

Теперь официально бывший полевой командир, скрывавшийся под именем Виталий Козырев, считался погибшим. Его настоящее имя знали немногие, лишь те, кто тоже держался в тени. 

Руслан снова прошёлся между офисными столами с компьютерами, равнодушно взял свежий номер «People», небрежно брошенный среди газет и тусклого глянца журналов. Быстро пролистав мятые страницы, Руслан вдруг замер, прильнув взглядом к фото двух женщин. Одна из них, рыжеволосая, уверенно позирующая перед корреспондентами, словно специально заслоняла вторую, белокурую, отводяшую от камеры глаза. В короткой статье рядом с фотографией  говорилось о новой книге «Ветер войны», написанной погибшей на чеченской войне Мариной Фроловой.  

            Руслан долго  рассматривал страницу журнала – презентация книги в конференц-зале парижского отеля... Гости, писатели, пресса. Присев за один из офисных столов, бывший командир не отрывал взгляда от строчек. Лёгкая рубашка вдруг показалась ему тесной, а  пальцы нервно просеменили по гладкой  ткани брюк и напряжённо сжали колено.

«Это она! Та вторая, блондинка, – ухнуло в груди. – Она. Но кто?» Очнувшаяся память резко вычертила лёгкий образ: густые русые волосы, сочная улыбка. Лоскуты снов долгого неведения сшились, запахли женским телом, вспыхнули красками прошлого: группа стрелков-женщин и она, светловолосая... Её загорелые ноги  легко ступают по шерстяному ковру, их дыхания смешиваются в поцелуях и... трепетное блаженство, прерываемое лишь шагами телохранителей за дверью.

Руслан взял журнал и, сдерживая дрожь, резко направился в конец коридора. Там в комнате охранника его обычно ждал брат. В приоткрытую дверь толкались негромкие звуки. Бывший командир затаился, тревожно прислушался. Шамхан говорил по-русски. Голос собеседника, хрипло сдавленный до шепота,  звучал грубо и напористо. Нагловато-едкий тон напоминал братков из девяностых:

– Мы его уже второй год сюда таскаем, а результатов не вижу!

– Ну, кое-что он вспомнил... – запинаясь оправдывался Шамхан.

– Кое-что? Столько бабла спалили на докторов! Что профессор сказал? От удивления может память вернуться... если он кого-то или что-то увидит.

– От удивления, но не от шока. Не пожар ведь тут устроить?

– Думай, он вспомнить должен  где...

– Мы ведь все сейфы перерыли, кроме денег там ничего.

– Знаю! Но нам не бабки, а та инфа нужна. Скоро наш человек  наверх пойдёт. А если кое-что откроется, то нам никакое бабло не поможет!

– Как его удивить? Кого... показать? Ну не Фатиму же? – зло выпалил Шамхан.

– Не! –  рявкнул второй голос. – Она всё испортит, сестричка твоя – та ещё штучка.

– А ты знаешь, – прошептал Шамхан. – Когда она сюда, в Лондон приехала, стояла возле могилы, а потом крикнула мне в лицо: «Нет там Руслана! Живой он! Знаю, что живой!».

–Да... у неё чуйка железная. А что эта? Баба его, Оксана? Ты мне что-то рассказывал, забыл я уже. Ребёнок ведь у них. Откуда она взялась?

– Я её у Луиса в карты выиграл. Рабыня из тех, кого в чеченскую взяли.

– Что за Луис? Испанец? Рабыня! Как она из Чечни-то в Лондон попала? Вот же скотские у вас законы! – возмущенно пробасил второй голос.

– У нас? Да уж! Что, в России рабов нет? Или в других странах? Из Чечни в Лондон – не вопрос. В портах такой трафик живого товара, что всё возможно, – запальчиво прошипел Шамхан. – А Луис... испанец ли – не знаю. На нескольких языках говорит, и по-русски чисто. Он за городом в Хэмпшире. Дом большой. Картёжники у него тусуются и всякие... свои люди.

– Так и что рабыня? Валяй дальше.

– Она у Луиса два года жила. Он сказал, её не трахал. У него куча баб в прислуге. А Оксана ему такие торты пекла, как только его мама умела.

– Ба! Вот это сантименты! – хохотнул голос. – Давай ближе, как она с Русланом-то снюхалась. Ведь он насчёт баб кремень был.

– И не только насчёт баб. Он всегда себе на уме. Хитроумный! И рисковый.

–Как в блатняке говорят, фартовый. Всегда по краю ходил. Как кошка, что на спину не падает, – буркнул голос.

Послышался сиплый вздох.

– И что дальше? Ну... выиграл девку.

– Выиграл  я её. Бухой был, привез на квартиру. На ту, где мы раньше жили, в Гринвиче. Руслан начал орать, что никаких нелегалов и рабынь у нас не потерпит. И что эти дерьмовые  дела хуже наркоты. Свободна  ты, ей говорит, уходи! Она начала благодарить, а потом в слёзы. Куда, мол, я в Лондоне пойду без документов и без денег? Так Руслан ей обещал через неделю документы сделать и билет на Украину купить. За эту неделю Оксана по дому лучше любой горничной  всё делала, ещё и готовила. Когда Руслан ей паспорт принёс, уговорила  на работу её взять домработницей. Он и согласился, по официальному договору.

Вот как она к нему в койку залезла, понять не могу! Он же тогда всё в Канаду названивал, снайперше своей... Ну, а когда его подстрелили, Оксана от него не отходила. Она ещё и медсестрой оказалась.

А вскоре заявила, что уже пять месяцев от Руслана беременная.  Я с ней разбираться не стал, сам был в шоке. Ещё эта хитрая баба, Оксана, нашего охранника уговорила за деньги её чеченскому учить. Сказала, вот очнётся Руслан, а мы с сыночком с ним на родном языке заговорим. Теперь наши разговоры она хорошо понимает.

–Да, – прохрипел голос. – Видать это оно... Не верится. Любовь что ли?

 – А вот как они спутались – не знаю. Человек Луиса, когда мне её отдавал, сказал, как бабу её лучше не трогать: у неё сразу обморок, – загоготал Шамхан и, прокашлявшись, добавил – Я сейчас, отолью и вернусь.

Послышался скрежет отодвигающегося стула. Кровь засвистела у Руслана в ушах, и он отпрянул за открывшуюся дверь. Угловатая фигура Шамхана замелькала в тусклом коридоре, удаляясь к туалету. Руслан собирался спрятаться в одном из кабинетов, но раздался третий голос, до сих пор молчавший. Короткие фразы чеканились уверенно и спокойно:

– Я перед этим... – он пренебрежительно процедил – Шамханом светиться не хотел, да получилось. В сейфах вы зря искали. Такие ушлые волки, как Руслан, важную информацию у адвокатов держат как залог безопасности. Понял? А у какого адвоката – Руслан и брату не сказал. Умён! Его и подстрелили, может, чтоб это спрятанное наружу вылезло. В Канаде прощупать надо сестричку их и снайпершу найти. Это я устрою, есть у меня там... человечек. А за Оксаной, рабыней, ты здесь следи. Как французы говорят, ищите женщину. Засиделся я в Нью-Йорке, придётся тут, в Лондоне застрять и самому это дело разруливать. Пора мне идти... да и вам тоже. Ведь за три часа платим.

Заскочив в одну из застеклённых дверей офиса, Руслан успел заметить крепкую спину в дорогом пиджаке. Вырванную из журнала страницу, бывший полевой командир спрятал в карман. В его груди теперь горело давно забытое беспокойство.

 

По дороге из офиса Руслан молча поглядывал в окно машины на мелькавшие весенние пейзажи. Он с трудом успокаивал саднящую досаду: «Как же так, брат? За то время, что я бревном лежал, ты решил всё под себя подмять? Или за тебя решили, и деваться некуда?».

 Руслану вспомнилась картинка из детства. Тогда он, десятилетний, вдруг услышал разговор Фатимы с мамой. Фатима говорила, что мальчишки на улице дразнили маленького Шамхана подкидышем и сказали, что он не родной в их семье, а взят из жалости. Мама в тот день поругала и Фатиму и тех мальчишек, строго наказав никогда тот разговор не вспоминать. А вечером отец показал им фотографии: пятилетняя Фатима, трёхлетний Руслан и крошечный, в пелёнках, Шамхан. Вся семья в окружении родственников и соседей.

Руслан  всегда умел владеть собой,  он ещё с юности усвоил правило, услышанное им в Москве от китайского студента. Тот говорил, что в каждом из нас живёт большой зверинец эмоций. Хорошо их держать в клетках, а управлять ими – искусство. Первой, из запертых эмоций, следует выпускать уверенность, потом любовь, а после три раза глубоко вздохнуть, если хочешь выпустить ярость.

 Руслан бросил спокойный взгляд на Шамхана, размышляя: «Если кто-то жёсткие условия поставил, могли бы вместе решить, как выкрутиться. Разочаровал ты меня, братец. Ну ничего, с тобой потом... А сейчас, как сказал ваш главный, ищите женщину».

Уютный домик, снятый в одном из престижных районов Лондона, красовался аккуратными бежевыми стенами. Три этажа, меблированные по-современному изящно, вмещали четыре спальни, кухню со столовой и просторную гостиную.

            Ароматно пахло выпечкой и жареным мясом. Оксана, звеня приборами, накрывала на стол. Маленький Саид сидел на высоком детском кресле и пухлыми ручками теребил скатерть. Руслан погладил его мягкие волосы, опустился на стул рядом, прикидывая с чего начать разговор с Оксаной. Он понимал, что из своего узкого мирка без прошлого попал в широкий лабиринт, откуда надо вырваться в реальную жизнь.

 А выиграть в такой ситуации можно лишь с помощью  интуиции и хитрости. «Оксана – мой шанс, возможно, сейчас единственный. И уж если она в рабстве выжила, – рассуждал Руслан, – то и говорить с ней надо открыто и решительно».

Взгляд  Руслана метнулся по комнате, ощупывая  удобные места для жучков прослушки. Лица за столом довольно лоснились от сытного обеда. Шамхан с благородной  важностью давал распоряжения охраннику Вахе.

Руслан следил за грациозными движениями Оксаны, удивляясь, как эта женщина, не любимая, но родная, смогла стать частью его жизни. Её бессловесное присутствие рядом, а иногда в его постели удивляло и настораживало. Она приходила словно во сне: сверкавшие в бликах ночника глаза, волосы, ресницы. Утром Руслан всегда просыпался один, Оксана с ребёнком спала в другой комнате.

 – Хороший обед! – Руслан обернулся к Оксане. Она вспыхнула, пряча улыбку в мягких ямочках скуластого лица. Руслан взглянул в её глаза, спокойные, покорные, и вдруг предложил:

 – Погода отличная. Давно такой не было. Пойдём в парк, Оксана, и Саида возьмём.

Шамхан удивлённо вскинул брови:

 – Ваха отвезёт. Он с вами будет.

 – Мне доктор сказал, надо больше двигаться, ходить, – усмехнувшись отрезал Руслан. – А Ваха пусть будет где-то рядом, чтоб меня опять не подстрелили.

Они прошли по Кенсингтон до Холланд  парка. Распахнутое сырое небо казалось глубже  и ярче, а весенние звуки как никогда радовали Оксану певучими аккордами. Она обычно выходила из дома лишь на пару часов погулять с ребёнком или за покупками. Рядом всегда был Ваха, на улице и в магазинах её всегда сопровождал цепкий немигающим взгляд охранника. За ней постоянно кто-то следил. И тогда, в плену, и после дарованного освобождения.

Оксана хорошо помнила, как три года назад её разбудил грубый толчок  и пьяный голос хрипло пробасил: «Собирай шмотьё... У тебя теперь новый хозяин». А на следующее утро она увидела Руслана. Он вначале брезгливо, а потом с интересом разглядывал её лицо и гладкие, с жемчужными ногтями, руки.

 Помнила она и спокойный ровный голос: «Можешь уходить. Ты свободна», и его глаза, в которых метались холодные зелёные вихри. Через несколько месяцев тот взгляд потеплел, стал мягким, иногда приветливым.

Однажды в проливной дождь, когда зимняя сырость лондонского тумана сдавливает грудь, Руслан вернулся домой с жуткой головной болью.

 – Мне бы чаю, – он устало покачнулся.

Юркнув на кухню, Оксана вернулась в спальню Руслана с подносом. Увидев воспаленные глаза, она принесла аспирин и тёплое одеяло. Пытаясь унять ледяной озноб, Руслан повалился на кровать. Его сухие губы дрогнули: «Катя... Ляг со мной, согрей меня.» Оксане было не важно, каким именем он её назвал, она таяла и от звука его шагов в соседней комнате. Годы страха и унижения душили бывшую рабыню привкусом мерзких воспоминаний и не верилось, что погибшее в плену трепетное чувство снова ожило, вернулось.

 

В парке начали цвести каштаны, огромные  катальпы трепетали волнистыми язычками душистых соцветий, а локоны глицинии притягивали восхищённые взгляды прохожих. Но не замечая ни зелени, ни цветов, Оксана шла рядом с любимым, сдерживая в груди шквал восторга. Руслан кивнув на скамейку возле кустов:

 – Присядем, – и, оглянувшись на маячившего недалеко Ваху, заметил – Ты не оборачивайся, на ребёнка смотри. Мы будто о нём говорим. Ваха, возможно, и по губам читать умеет. Он в чеченскую у серьёзных людей работал, многому обучен.

 – Я думала, ты ему доверяешь.

 – Доверял. Ему и Шамхану тоже... Сейчас – не знаю. Как говорят, любому, кому доверяешь, даёшь нож в руки. А вот зарежет он тебя этим ножом или защитит – время покажет. Я и с тобой дома говорить не хотел, может в квартире прослушка есть.

Оксана удивлённо вздрогнула. Руслан взял её за руку.

– Ну вот что. Прости меня! Я ведь ещё за сына тебя не поблагодарил.

 Женские глаза влажно заблестели. Это был давно проверенный  Русланом приём. Ещё отец научил: «Когда прощение просишь, тот, у кого просишь, тебе больше верит. Только кажется, что ты слабее, если прощение просишь. А на деле наоборот. Покаяние лишь сильным даётся. Вот и в мусульманской молитве «Эта дуа» об этом сказано».

 Руслан, чётко усвоил отцовский урок и даже на войне приближал к себе лучших из боевиков, начиная разговор: «Прости, что раньше тебя не отметил...».

 – Я уже многое вспомнил, – он говорил тихо, чуть приоткрывая губы. – Но решил про это молчать. Мне помощь нужна. И тебя с ним надо защитить, – Руслан кивнул на Саида, возившего по земле игрушечный грузовик. – Что за игра вокруг меня, я скоро разгадаю. Надо их переблефовать.

Он резко взглянул Оксане в глаза:

– Поможешь мне?

– А ты ещё не понял? Спрашиваешь? – шепнула она, повернув к нему пылающее лицо.

 Руслан, поймав преданный взгляд, продолжал:

– Надо мою сестру найти.

– Она ведь погибла!

– Похоже,  это я погиб для неё и... для многих других.

Он нащупал в кармане журнальную вырезку.

– Знаю, я всё знаю... Мы с тобой не в Грозном познакомились, как ты мне сказала, когда я очнулся, – Руслан помедлил, сжимая дрогнувшие пальцы Оксаны. – Но сейчас твоя очередь меня от рабства избавить.